Максим СТУКАНОВ: «Служба государева не должна быть в частных руках»

Главный врач Омской станции скорой помощи – о новых правилах работы службы, плохих дорогах, частном аутсорсинге и нападениях на врачей.

С 1 июля этого года служба скорой помощи заработала по-новому. Вступили в силу изменения в Порядок оказания скорой, в том числе скорой специализированной, медицинской помощи, внесенные федеральным Минздравом. О том, что это за нововведения, как они коснутся омичей, и о работе службы в целом мы беседуем с главным врачом региональной Станции скорой медицинской помощи Максимом Стукановым.

– Максим Михайлович, с нового и начнем. Порядком впервые четко определено время доезда до пациента бригады экстренной скорой помощи – не более 20 минут (раньше прописывалось, что подстанции должны создаваться с учетом 20-минутной транспортной доступности). Реально уложиться в такие рамки, учитывая наши плохие дороги, пробки, а зимой еще и не убранный вовремя снег?

– То, что время доезда на срочный вызов должно быть очень быстрым, оправданно. По экстренным вызовам мы уже давно укладываемся в 20-минутный срок, а в среднем – даже в 14 минут. Несмотря на наши дороги. Конечно, когда на пути «скорой» встают снежные заносы или когда экстренный вызов поступает с отдаленных дачных участков, находящихся не в 20-минутной транспортной доступности, выполнить задачу очень сложно. На неотложный вызов время ожидания остается прежним – 2 часа.

– Тогда объясните нашим читателям, чем отличаются экстренные вызовы от неотложных.

– Экстренные вызовы – это ДТП, инфаркты, инсульты, роды, маленькие дети с серьезными травмами либо заболеваниями, кровотечения, нарушение сознания или дыхания – ситуации, когда человек может погибнуть. Неотложные вызовы – это заболевания или состояния без явных признаков угрозы жизни, например, высокая температура у взрослого человека. Бывает, что бригада отправляется на неотложный вызов, но если в проекции ее нахождения появляется вызов экстренный, мы можем развернуть машину. Нечасто такие ситуации происходят, но они правомерны и считаются справедливыми.

Кстати, еще 10-15 лет назад с температурой в «Скорую» люди обращались крайне редко. Сейчас же представление о медицинской помощи полностью поменялось – в поликлинику идти не хочется, лучше в «Скорую» позвонить. А мы не имеем права не приехать.

– Как сориентироваться, какой вызов важнее, если все экстренные?

– У нас разработано «дерево» расспросов по разным поводам. Например, на пульт диспетчера одновременно поступают два вызова от людей с жалобами на рвоту. Но один человек находится на улице, а другой – дома. И в первую очередь бригада приедет к человеку, который находится на улице, потому что это общественное место. Или у людей одинаковые симптомы, но один находится в сознании, а другой без сознания – быстрее поедут ко второму, даже если первый будет находиться на улице, а второй – дома.

Это «дерево» расспросов используется в Российской Федерации уже на протяжении 25 лет, за это время мы его модернизировали с учетом тех обстоятельств, которые типичны для нашего города. То есть адаптировали его на местный уровень.

Частота совпадений по диагнозам, поставленным человеку по телефону при вызове «скорой» и непосредственно врачом при осмотре пациента, достаточно высока. Хотя, естественно, по телефону человека не видно, а определиться с поводом «мне плохо» очень сложно. Это может быть плохое настроение или ипохондрический синдром, а может быть на самом деле серьезная катастрофа. В среднем на прием одного вызова у нас уходит меньше минуты, за исключением случаев, когда возникает дефект связи или у вызывающего сильный дефект речи. Но опытный диспетчер быстро ставит вопросы, а компьютер ему подсказывает.

– Еще одно изменение Порядка касается состава бригад, из которого исключили санитаров и фельдшеров-водителей, но зато предложили включать медицинских сестер. Это оправданно?

– Несколько лет назад, когда было предложено ввести в состав бригад скорой помощи фельдшеров-водителей, мы на это не пошли, потому что посчитали, что каждый должен заниматься своим делом. И слава Богу, что этот «овцебык» вообще не состоялся на российском уровне. Фельдшер-водитель типичен для Германии, где автомобиль скорой помощи служит восемь месяцев и списывается. Наш же водитель должен всегда держать руку на пульсе.

Поэтому ни санитаров-водителей, ни фельдшеров-водителей в Омске никогда не было. У нас были отдельно санитары, отдельно фельдшеры и отдельно водители, которые осуществляют ремонт и заправку автомобилей на территории самостоятельного учреждения – автобазы. Наши водители не имеют медицинского образования, но проходят специальное обучение в центре медицины катастроф и могут оказать неотложную помощь больному.

Что же касается медицинских сестер, то традиционно на «скорой» работали только врачи и фельдшеры, а медсестры могли быть в реанимационных бригадах. Это анастезистки – очень опытные, с хорошими руками специалисты. Но они не способны сами ставить диагноз и самостоятельно принимать решение о лечении, они всегда работали под руководством врача. Сейчас в связи с тем, что во многих регионах не хватает даже фельдшеров, разрешили привлекать в бригады медсестер и даже студентов старших курсов, как когда-то это было.

Но от медсестер мы пока воздержимся, а за студентов я – двумя руками. Потому что работа на «скорой» – это лучшая профориентация. Человек посмотрит и решит, сможет ли он работать в наших сверхтяжелых условиях – с кровью, на незащищенной территории, в темноте, в подъезде, в жару и в холод, днем и ночью. Потом и ему самому не мучиться, и нам с ним – тоже. Санитары же у нас есть, правда, их немного, так как работа очень тяжелая.

– Где они, эти санитары? Люди жалуются на то, что приходится просить соседей и прохожих на улице, чтобы донести больного до машины...

– В любом случае просить придется, потому что два человека вынести одного не смогут. Если у пациента инфаркт или инсульт, он нуждается в транспортировке лежа, и здесь нужны уже 4 или 5 человек. Врач при этом не считается – он должен неотрывно следить за состоянием больного, чтобы во время транспортировки, например, с пятого этажа, пациент не скончался от самой транспортировки.

Бригаду из пяти-шести человек никто с собой возить не станет. В любом нашем внутреннем приказе написано, что фельдшер «скорой» должен организовать переноску пациента и при необходимости принять в ней участие. И они принимают. Правда, большинство фельдшеров – женщины, у которых с собой еще и оборудование килограммов на 25, и сумки.

– То есть проблема с кадрами существует?

– Я бы сказал, существовала. Сейчас мы укомплектованы фельдшерами на 98%, поэтому можем себе позволить выбирать персонал. Только этой весной к нам устроился 21 фельдшер. в прошлом году пришли 108 человек. Коллектив у нас очень хороший – и молодой, и ветераны.

– В разделе нового Порядка об оборудовании напротив некоторых пунктов указали – «по требованию». В условиях недостаточного финансирования не случится ли так, что в машине скорой помощи в нужный момент не окажется, например, дефибриллятора?

– Я не могу сказать, что у нас недостаточное финансирование. Да – дорожают лекарства, да – оборудование просто радикально подорожало. Но то, что необходимо – шикарные отсасыватели, небулайзеры для астматических больных, кардиографы с дистанционной передачей, чтобы любой фельдшер, если сомневается, имел возможность проконсультироваться с врачом-функционалистом в стационаре, и дефибрилляторы, – все это есть. Все очень легкое, пластиковое, даже флаконы с лекарствами.

У нас есть то, о чем раньше не приходилось и мечтать. Например, шприцевые насосы, которые позволяют вводить очень сильные препараты медленно даже при сильной тряске. Сейчас мы решаем вопрос с отечественным заводом-изготовителем о покупке первых портативных аппаратов искусственной вентиляции легких – эффективных, с высокой частотой дыхания, которыми можно лечить даже детей, при этом размером они чуть больше плитки шоколада. Надеюсь, к концу лета завод уже предоставит их нам на апробацию.

Сегодня наши машины оснащены оборудованием на 95% – это очень хорошо, далеко не все станции скорой помощи в России так укомплектованы. Более того, мы даже имеем резервное оборудование, а на спецбригадах возим по два аппарата – на случай выхода одного из строя.

– Сколько бригад обслуживают город?

– В сутки мы обслуживаем 1100 вызовов. На линию выходят 95 бригад, до 98-100 – в эпидемию. Это 11 реанимационных бригад, из них две детские, 8 кардиологических, три неврологические, 14 педиатрических, а также линейные врачебные и фельдшерские бригады. Кроме реанимационных все бригады – взаимозаменяемые. Бывает такое, что педиатрическая бригада может приехать к взрослому пациенту, а кардиология – на роды. Если есть проблема, мы можем по одному вызову отправить две бригады или, наоборот, одна бригада может обслуживать двух пациентов, например, при ДТП. Такое было недавно на Черлакском тракте, где столкнулись 26 машин, но, слава Богу, сильно пострадавших не было. А вот в поселке Светлом было очень тяжело. Но мы справились.

– Что больше всего мешает «скорой» работать?

– Дороги у нас плохие. Зимой были еще хуже, а весной, когда резкое снеготаяние, в частный сектор заехать просто невозможно. И здесь очень важно найти взаимопонимание с вызывающими, потому что иногда бригаду нужно встречать, в том числе в частном секторе и на дачах.

Серьезная проблема, мешающая работать не только нам, но и всем экстренным службам – перегороженные бетонными блоками и металлическими воротами дворы, всевозможные автостоянки и брошенные автомобили. Да, мы дойдем пешком, но это займет больше времени, а нас ждет человек, и эти секунды могут спасти ему жизнь.

Ну и пробки, конечно. Иногда мы двигаемся в потоке транспорта со скоростью 5 километров в час! Быстрее не можем. Если бригада вышла не вовремя – это наша ответственность. Но если бригада вышла вовремя и попала в пробку, от нас здесь ничего не зависит.

– Но «скорую» должны пропускать...

– А каким образом, когда все полосы заняты? Была ситуация, когда в троллейбусе, движущемся по Красному пути в час пик, стало плохо девушке. Мы отправили к нему бригады с трех сторон: из центра, из Нефтяников и с улицы Березовой. И прорвалась быстрее та, которая шла из центра, хотя была дальше всех. Остальные встали в пробку. Эта ситуация не может быть управляемой ни «скорыми», ни другими службами – поток очень большой.

А вообще у нас культурные водители. К нам как-то приезжали коллеги из Екатеринбурга и даже специально снимали на видео, как омичи пропускают «скорую» – у них такого нет. Но если дорога «исчерпана», то и на наших водителей пенять трудно.

– Читателей возмутила информация о том, что «скорую» передадут в частные руки. Понятно, что речь идет об аутсорсинге. Но, как бы там ни было – разве правильно вмешивать в такие вопросы частника?

– Я рад, что люди с этим не согласны, и надеюсь, до такого не дойдет. Мы уже используем уникальный вариант так называемого государственного аутсорсинга (такой есть еще в Санкт-Петербурге) – это отдельная автобаза, которая предоставляет нам транспорт. Но пироги печет пирожник, а сапоги тачает сапожник – и это очень хорошо. В таких городах, как Екатеринбург, Пермь, Волгоград, автобазы развалили – вот для них, возможно, вариант частного аутсорсинга и подойдет.

Но все-таки есть один нюанс – мы СКОРАЯ помощь. Случись трагедия в Светлом при частном аутсорсинге – всех бы мы живыми не увезли. По одной простой причине, что мы туда 35 бригад выставили и при этом город закрывали по полной программе. Или Полесье, где работало 14 бригад... Это огромная ответственность – нужно мобилизовать все силы и по звонку ЧС выпустить столько транспорта, сколько нужно.

Частник никогда не отправит столько машин, даже гайку лишнюю не даст. Был такой опыт в Волгограде – вместо 80 бригад на работу вышли 30, потому что водители забастовали. Сотрудники «Скорой» по закону не имеют права бастовать, а частники имеют. А люди в это время погибали. Это страшно.

Второе – оплата. Это очень дорогое удовольствие – содержать автомобили. А значит, частный аутсорсинг будет оплачиваться за счет средств, которые сегодня идут на лекарства и оборудование. Но служба государева, я считаю, никогда не должна быть в частных руках, и менять государственностью автобазу на частный аутсорсинг нельзя.

А государственно-частное партнерство в Омске есть и процветает – ежедневно от 4 до 10 вызовов по городу в рамках программы госгарантий берет на себя «Евромед». И хорошо нам помогает. Но там работают наши же врачи, и машины оснащены не хуже, чем наши. Такой вариант государственно-честного партнерства нас вполне устраивает.

– Сегодня много говорят о нападениях на врачей. Как вы считаете, как нужно защищать работников «Скорой»?

– Самое важное – не само наказание, а его неотвратимость. Если за нападение на сотрудника «Скорой» будут наказывать так же, как за нападение на сотрудника полиции, ситуация в корне поменяется. Это единственный правильный путь решения проблемы, и мы будем отстаивать его, сколько бы времени на это не потребовалось. А все эти разговоры о том, что нужно газовые баллончики бригадам выдавать, – несерьезные. Ну, давайте оружие раздадим... Мы кем тогда станем? Не нужно этого!

– Вы сами давно работаете на станции скорой помощи?

– 10 лет назад пришел сюда руководителем. А до этого 12 лет отработал анестезиологом в стационаре, при этом совмещал работу в БСМП-1 и ГБ № 1. Когда работал в стационаре, семья меня практически не видела – из семи ночей только две дома проводил. При этом анестезиология тогда считалась сверхпочетной, золотой специальностью, потому что врач-анестезиолог может работать в любом учреждении. Отделение было укомплектовано, и меня одного из всего выпуска взяли по конкурсу. А сейчас мы упрашиваем троечников, чтобы шли в анестезиологи, хотя иногда из них хорошие врачи получаются.

– А почему не идут?

– За экстренную медицинскую помощь нужно как-то иначе платить. Стабильность, достойная заработная плата и возможность самореализоваться – все, что нужно человеку в профессии. Сегодня этого, к сожалению, не хватает.